Могла ли Россия избежать участия в первой мировой войне, или это было неизбежно? Первой мировой войны можно было избежать Забытый подвиг или худшая ошибка XX века.

Баку — Как известно, человечество вступило в ХХ век на волне беспрецедентного ускорения темпов социально-экономического и, в особенности, военно-технического прогресса с накопившимися за предыдущие столетия острыми и неразрешимыми геополитическими противоречиями между ведущими мировыми державами. Все это не могло не привести к революционным потрясениям и к мировой войне 1914-1918 гг., принципиально изменившим динамику и характер разрешения противоречий между великими державами. Никогда раньше борьба за передел и лидерство в мире не охватывала сразу несколько континентов, не затрагивала интересы большинства стран мира, не велась с применением такого мощного оружия и не имела таких трагических последствий. Более того, в отличие от прошлых войн, часто возникавших спонтанно, мировые войны были тщательно спланированы и подготовлены как в идеологическом, так и, в особенности, в военно-стратегическом плане, базировались на выработанных геополитических доктринах, научно обосновывающих необходимость и даже неизбежность насильственного установления нового мирового порядка. Именно геополитике суждено было стать идеологией великих держав, а мировой войне — способом глобального разрешения геополитических противоречий между ними.

На рубеже ХIХ-ХХ веков, когда борьба за переустройство мира вступила в новую фазу — фазу насильственного передела сфер влияний на мировой арене, политическая география формировалось на базе трудов «отца геополитики» немецкого географа Фридриха Ратцеля (1844-1904), который считал, что государство является непрерывно развивающимся биологическим организмом и что одним из основных путей наращивания его мощи является территориальная экспансия или расширение «жизненного пространства» (Lebensraum) путем включения в свой состав «политически ценных мест». В целом главной мыслью Ратцеля является понимание государства как живого пространственного, укорененного в почве организма. И как все живое государство, ограниченное пространственными размерами, в своем естественно-биологическом развитии стремится к приобретению, и прежде всего военным путем, новых земель за счет своих соседей.

Ратцелю, утверждавшему, что «растущий народ нуждается в новых землях для увеличения своей численности», фактически вторили Генрих Шмитхеннер, который в своей книге «Жизненное пространство в борьбе культур» заявлял, что «стремление к расширению внутренне присуще всякому здоровому народу» и «только то пространство может расшириться и освоить новые области, которое по сравнению с другими имеет большую плотность населения, а также более высокую культуру». То есть, говоря словами кардинала-легата Ильдебрандо Антониуччи, «народ без пространства имеет право на пространство без народа».

Резкое обострение борьбы за территориальный раздел мира внутри узкой группы крупнейших держав того времени явилось причиной многочисленных колониальных войн и международных соглашений о разделах колоний и сфер влияния. Особой активностью выделялась Англия, изо всех сил стремившаяся сохранить огромную, но все более слабеющую Британскую империю. Неудивительно, что одним из основоположников «новой географии» (как тогда называли географию политическую) стал английский географ Хальфорд Маккиндер (1861-1947). В начале века Маккиндер утверждал, что, согласно открытому им «закону географической инерции», исходным пунктом в судьбе народов и государств является географическое положение занимаемых ими территорий. Маккиндер не без оснований считал, что для государства самым выгодным географическим положением является срединное, центральное, причем с планетарной точки зрения. По его мнению, в центре мира находится Евразийский континент, а в центре последнего — «сердце мира» (Heartland) — чрезвычайно удобная территория для контроля над всем миром. Маккиндером была сформулирована глобальная стратегия ХХ века — «тот, кто правит Восточной Европой, господствует над Хартлендом; тот, кто правит Хартлендом, господствует над Мировым островом; тот, кто правит Мировым островом, господствует над миром». И поныне теория Х.Маккиндера, послужившая одной из отправных точек для зарождения в недрах политической географии самостоятельного научного направления — геополитики, не потеряла своей актуальности.

Впервые же термин «геополитика» ввел в научный оборот шведский географ и политик Юхан Рудольф Челлен (1864-1922) в своей книге «Великие державы» (1910), доказывая при этом, что малые страны в силу своего размера и в зависимости от географического положения обречены на подчинение великим державам, которые также в силу объективных законов геополитики обязаны объединить их в единые «хозяйственно-политические комплексы». По мнению Челлена, целью геополитики является осознание неизбежности территориального передела мира для развития государства, причем пространство уже разделенного мира можно отвоевать лишь силой оружия.

При этом совместно с немецким пастором Фридрихом Науманном (1860-1919), Челлен предложил план «геополитического охвата» Германией всех стран, расположенных между Атлантическим океаном, Балтикой, Персидским заливом и Адриатическим морем. Причем концепция Срединной Европы (Mitteleuropa), охватывающей и Ближний Восток, в отличие от «пангерманистских» проектов, была уже не национальным, а сугубо геополитическим понятием. Именно Челлен в начале ХХ века выдвинул идею создания германо-нордического союза во главе с Германской империей, направленной против Антанты.

Создатель концепции «Морской силы» А.Мэхэн считал использование океанов и морей и контроль над ними основным геополитическим фактором силы, а использование принципа «анаконды» — блокирование территории противника с моря и по береговым линиям — наиболее эффективным способом достижения стратегического превосходства в будущих военно-политических конфликтах великих держав. Основным же условием превращения США в мировую державу Мэхэн считал выполнение четырех геостратегических задач: 1) союз с Великобританией; 2) изоляцию Германии; 3) противодействие Японии на Тихом океане; 4) союз с Европой против народов Азии. Концепции Мэхэна, доказавшие свою жизнеспособность в ходе обеих мировых войн и в годы холодной войны, не потеряли свою актуальность и в современный период.

Таким образом, историческая неизбежность Первой мировой войны вытекала из создавшихся к началу ХХ века геополитических реалий.

В начавшейся летом 1914 г. Первой мировой войне активное участие впервые приняли все пять известных к тому времени великих держав — Англия, Франция, Германия, США и Россия, а также такие достаточно сильные региональные лидеры, как Австро-Венгрия и Япония. Основные геополитические цели — захват стратегически важных территорий и формирование обширных зон геополитического влияния, прежде всего в Европе, преследовали все главные участники этой войны. Россия стремилась укрепить свои позиции на Балканах, а также путем захвата Стамбула и черноморских проливов осуществить свою давнюю мечту — получить выход к Средиземному морю.

Касаясь роли Германии в Первой мировой войне нельзя не согласиться с мнением Генри Киссинджера о том, что «Имперская Германия спровоцировала войну, потому что, наращивая свои военно-морские силы в 10-летний период перед 1914 годом, она бросала вызов морскому господству Великобритании, а ее дипломатической стратегией являлось унижение Франции и России, чтобы продемонстрировать им, что они слишком слабы, чтобы объединиться против Германии. В результате немцы вынудили эти страны к союзу, к которому впоследствии присоединилась Великобритания».

Победа стран Антанты и подписание в 1919 году «беспримерных по беспощадности к побежденным» странам Тройственного Союза Версальского и Сен-Жерменского мирных договоров и создание на их основе Версальско-вашингтонской системы завершают первый в истории человечества поистине глобальный геополитический сдвиг. Распадаются побежденные и образуются новые государства, перераспределяются колонии, формируются новые зоны геополитического влияния и политические союзы. Наибольшие потери понесли Германия, Австро-Венгрия (распавшаяся на 3 государства) и Россия, которые выпали из числа не только мировых, но и европейских лидеров. Значительные территории потеряла и Турция. В свою очередь три страны — Англия, Франция и США — подтвердили статус великих держав.

Первая мировая война принесла всем странам-участницам неисчислимые бедствия, подорвала их экономику, вызвала революционный кризис в Европе, а в России стала главной причиной двух революций и гражданской войны. Сложившаяся в итоге этой войны Версальско-Вашингтонская система не отличалась стабильностью, проигравшие страны жаждали реванша, новая мировая война была лишь вопросом времени.

В течение десятилетий ведется дискуссия об ответственности за развязывание Первой мировой войны. Конечно, можно поставить вопрос так: августовская драма 1914 года разразилась в условиях невероятно сложного переплетения обстоятельств, событий, причудливого сочетания конкретных волевых решений главных «действующих лиц» европейской политики и дипломатии. Все эти факторы вступали между собой в непримиримое противоречие, и разрубить возникший «гордиев узел» было возможно, лишь прибегнув к крайним мерам, а именно -- к развязыванию вооруженного конфликта мирового масштаба. Наиболее опытные политики сразу поняли, что попытки ограничить молниеносно разросшийся конфликт некими рамками совершенно безнадежны.

Было ясно, что Россия не могла допустить уничтожения Сербии Австро-Венгрией. Летом 1914-го в дипломатических кругах стран Антанты высказывалось мнение: если Вена провоцирует войну против Белграда, то это может привести к общеевропейской войне. Однако соображения и высказывания (даже наиболее верные и глубокие), принадлежавшие отдельным лицам, колебавшимся относительно принятия решения о начале войны или опасавшимся ее развязывания, не смогли предотвратить глобальной катастрофы. Поэтому встает более общий вопрос: кто с позиций длительной перспективы виноват в развязывании Первой мировой войны?

В целом ответственность падает на всех ее активных участников -- как на страны Центрального блока, так и на государства Антанты. Но если говорить о вине за провоцирование Первой мировой войны именно в августе 1914 года, то она ложится главным образом на руководство Германской и Австро-Венгерской империй. Для доказательства этого тезиса следует вспомнить события, предшествовавшие возникновению боевых действий в Европе, и попытаться объяснить мотивы действий представителей политической, военной и дипломатической элиты противоборствующих блоков.

Сам факт сараевского убийства давал Австро-Венгрии и Германии благоприятную возможность использовать эту трагедию в качестве удобного повода к войне. И они сумели перехватить инициативу, начав активную дипломатическую деятельность, направленную не на локализацию, а на эскалацию конфликта.

Никаких серьезных оснований для того, чтобы связать официальные круги Сербского государства с организацией покушения на наследника австро-венгерского престола, у Австро-Венгрии не нашлось. Но в Вене усмотрели наличие широких контактов славян, проживавших в империи Габсбургов, с теми славянами, которые находились за ее рубежами.

В этом имперскому руководству виделась реальная угроза самому существованию Австро-Венгрии. Политическая элита, включая австрийского премьера графа К. Штюргка, была уверена, что подобные «опасные связи» можно порвать лишь посредством войны.

Сам император Австро-Венгрии Франц Иосиф не являлся ярым врагом Сербии и даже возражал против аннексирования ее территории. Но -- правила геополитической борьбы за сферы влияния на Балканах диктовали свое - здесь сталкивались интересы России и Австро-Венгрии. Последняя, естественно, не могла потерпеть усиления «русского влияния» в непосредственной близости от своих границ, которое проявилось, прежде всего, в открытой поддержке Сербии Российской империей. Кроме того, руководство Австро-Венгрии всячески стремилось доказать, что, несмотря на распространявшиеся за ее пределами слухи о слабости Габсбургской монархии (особенно умножившиеся в кризисный для Вены период Балканских войн), она остается вполне жизнестойкой и достаточно сильной. Главным аргументом в этой жесткой полемике с окружающим миром, по мнению австро-венгерского руководства, являлись активные действия на международной арене. И в этой связи Вена, чтобы доказать свое право быть сильной, была готова на крайние меры, даже на военный конфликт с Сербией и ее союзниками.

Дело оставалось за малым. В МИДе Австро-Венгрии наиболее радикально настроенными по отношению к Сербии политиками и дипломатами был составлен адресованный Белграду ультиматум.

Министры сербского правительства съехались в Белград и составили - ответную ноту. И хотя выдержана она была в архивежливом тоне, австро-венгерский посланник в Белграде барон В. Гизль, обнаруживший после ее прочтения что требования его правительства не приняты «буква в букву», заявил лично привезшему сербский ответ Пашичу о разрыве дипломатических отношений. 28 июля 1914 года Австро-Венгрия по телеграфу объявила Сербии войну.

В день начала боевых действий император Франц Иосиф обнародовал манифест, в котором в числе прочего содержалась знаменитая фраза: «Я все взвесил, я все обдумал»...

Можно предположить, что высшее руководство Германии и Австро-Венгрии не представляло себе, к каким катастрофическим последствиям приведут их действия, но именно политическая недальновидность Берлина и Вены сделала возможным столь роковое развитие событий. В условиях, когда еще оставалась возможность разрешения кризиса мирным путем, ни в Германии, ни в Австро-Венгрии не нашлось ни одного политика, который бы выступил с подобной инициативой.

Можно предположить и то, что между Германией и Россией к началу XX столетия не было таких непреодолимых противоречий, которые неизбежно должны были перерасти в столь масштабное военное противоборство.

Однако трудно игнорировать очевидное стремление Германской империи к европейскому и мировому господству. Схожими амбициями руководствовалась и Габсбургская империя. В условиях усиления их военно-политической мощи ни Россия, ни Франция, ни тем более Великобритания не могли позволить себе оказаться на вторых ролях. Как заметил по этому поводу российский министр иностранных дел С.Д. Сазонов, в случае бездействия пришлось бы «не только отказаться от вековой роли России как защитницы балканских народов, но и признать, что воля Австрии и стоящей за ее спиной Германии является законом для Европы».

К началу августа 1914 года перспектива «большой европейской войны» была налицо. Главные державы противоборствующих союзов -- Антанты и Центрального блока -- начали приводить свои вооруженные силы в боевую готовность. Миллионные армии выходили на исходные боевые позиции, а их военное командование уже предвкушало скорую победу. Тогда мало кто мог предположить, насколько она недостижима...

Тогда в Европе не могли предвидеть, что это будет именно мировая война, в которой примет участие 38 государств. Один воюющий блок был представлен Антантой - союзом России, Англии и Франции. С другой - Тройственный союз Германии, Австро-Венгрии и Италии. Позже ко второму блоку присоединилась Турция.

Неудивительно, что повод для разжигания военного конфликта возник на Балканах – в «горячей точке» Европы. Ведь вооруженные конфликты в Старом свете в начале 20 столетия происходили только в этом регионе.

Напомню, что поводом же для начала Первой Мировой Войны стало убийство сербскими радикалами-националистами эрцгерцога Фердинанда. Организаторы укрылись в Сербии. Вена в ультимативной форме потребовала их немедленного ареста и выдачи. Не получив ответа, объявила войну Сербскому королевству. После авианалета на Белград, Николай Второй начал мобилизацию русской армии. Российский император не мог бы поступить иначе. Всем были хорошо известны его слова: «В Европе есть только один народ, достойный уважения - это сербы, за которых мы готовы пролить свою кровь». Германия не осталась в долгу. Берлин потребовал немедленно остановить мобилизацию русской армии, иначе - война.

Прошло без малого сто лет с начала Второй мировой войны, но политологи продолжают спорить: был ли у России шанс избежать участия в Первой мировой войне?

Владимир Булдаков (российский историк): К войне, причем к войне мировой готовились буквально все. Но все рассчитывали, что война начнется гораздо позже, где-то году в 1917-м. Все рассчитывали к этому самому году осуществить перевооружение, подготовку к войне закончить. Говорить о случайности возникновения войны, говорить о том, что сыграли роль какие-то провокаторы в лице сербских националистов или пресловутой "Черной руки" было бы не вполне справедливо. В атмосфере всеобщей подготовки к войне рано или поздно тот или иной случай сыграет свою роковую роль. И надо сказать, что до сараевских выстрелов также возникали ситуации взрывоопасные. И такие ситуации, конечно, могли возникнуть и в будущем, если бы в 1914 году в Сараево эти выстрелы не прогремели. Когда все ожидают войны, когда мир находится в обстановке всеобщей враждебности, рано или поздно случай сыграет свою роковую роль.

К 1914 году европейская цивилизация уподобилась сообществу подростков-акселератов, которые не соизмеряют свои силы со своими мыслями, то есть в умственном своем развитии эти акселераты остались детьми, а что касается физических сил, то их оказалось в избытке. Именно по этой причине можно говорить, что Первая мировая война была неизбежной, как неизбежны периодические потасовки между вот этими самыми подростками-акселератами. То есть европейская цивилизация к этой новой ситуации - к колоссальному росту народонаселения, колоссальному развитию техники - умственно, идейно оказалась не готова. Европейская цивилизация осталась на уровне XIX века, может, даже XVIII века. В то время как техника диктовала совершенно иные правила игры, правила поведения. Но эту простую мысль мы начинаем осознавать только к концу XX века.

Петер фон Кильмансек (немецкий историк): На вопрос можно ли было предотвратить войну, однозначно не ответить. Скорее всего, следует сказать и "да", и "нет". "Да" потому, что каждая из пяти великих держав могла повести себя в этом конфликте иначе, чем она это сделала. Каждая по-своему имела возможность содействовать сохранению мира. Австро-Венгрия могла ограничиться преследованием сербских террористов без того, чтобы нападать на Сербию. Германия могла вполне обойтись без гарантий полной поддержки Австро-Венгрии. Россия, в свою очередь, необязательно должна была оказывать Сербии полную поддержку. Ну и так далее.

Но, как мы знаем, ни одна из этих держав этого не сделала. И только потому, что каждая из них в этой ситуации всеобщего кризиса видела прежде всего свои интересы. И эти интересы, эта борьба за власть были для каждой из них значительно важнее, чем сохранение мира. И тут мы подходим ко второй части ответа на вопрос можно ли было предотвратить Первую мировую войну? К ответу "нет". Все, что происходило, все события того периода были отражением определенного мышления, которым было пронизано, насыщено это время. Полностью отсутствовала готовность заплатить за мир хоть какой-то ценой. А, скорее всего, в этом случае даже высокой ценой. Этой готовности не было, потому что достижение своих национальных интересов, даже если за них надо было заплатить войной, ставилось значительно выше, чем всеобщий мир. В этом смысле, учитывая дух времени и мышление этой эпохи, война была неизбежна.

Ален Безансон (французский историк): Когда вы прогуливаетесь с факелом по пороховому складу, можно ли сказать, что взрыв неизбежен? Его можно было и не считать неизбежным. Таков мой ответ.

Зоя Яхимович (российский историк): Вопрос о неизбежности войны или возможности иных решений для историка, по идее, всегда сложен. Неиспользованные в свое время позитивные альтернативы являются тяжелым наследием для последующих поколений. Выбор в 1914 году стоял между вооруженным миром, балансирующим все время на лезвии сползания к войне, и войной как решением сложной дилеммы, стоявшей перед правящими кругами. Призрак европейской войны фактически висел над Европой уже после франко-прусской войны. Важнейшим фактором, который сделал войну неизбежной, был фактор введения в мировую политику такого количества дестабилизирующих факторов, которые дали новое качество - взрыв мировой войны. Таким мне представляется вывод, который очень важен и сегодня. Как говорят, "у страха глаза велики". Когда за несколько лет до начала войны было несколько мобилизаций вооруженных сил в Германии, Австро-Венгрии, - вползание в войну, решение страшное о переходе от мира к войне было реакцией на неустойчивость международной ситуации.

Уолтер Лакёр

(американский историк):

Совсем нет. В отличие от Второй мировой войны, которая действительно была неизбежной, поскольку только война могла остановить Гитлера, Первой мировой войны можно и должно было избежать. И сделать это было весьма легко, если бы тогдашние государственные деятели задумались о последствиях, к которым она может привести. И ответ на этот вопрос простой: Первая мировая война не была неизбежной. Ее можно было предотвратить. И она стала большим несчастьем.

Норман Дэвис (английский историк): Нет ничего неизбежного. Единственное, что можно утверждать, так это то, что неизбежно было соперничество в некоторых сферах между империями и национальными правительствами. Но это вовсе не значит, что глобальный военный конфликт был неизбежен.

Анатолий Игнатьев (российский историк): В моем представлении война была неизбежной, хотя она могла разразиться не обязательно в 1914 году, а несколько раньше или несколько позже. И дело не только в накапливании противоречий, каждое из которых в отдельности, вероятно, можно было как-то урегулировать, но взятые вместе они уже становились труднопреодолимыми. Мир поддерживался не столько цивилизованными методами, хотя они намечались, скажем, на первых Гаагских конференциях мира, сколько гонкой вооружений и сколачиванием военно-политических блоков. А оба этих компонента имели свою логику развития, которая на определенном этапе брала верх над соображениями разума и осторожности. К этому же нужно добавить великодержавное мышление политиков и военных, свойственное, собственно, всем великим державам - как центральным державам, так и странам Антанты.

В течение десятилетий ведется дискуссия об ответственности за развязывание Первой мировой войны. Конечно, можно поставить вопрос так: августовская драма 1914 года разразилась в условиях невероятно сложного переплетения обстоятельств, событий, причудливого сочетания конкретных волевых решений главных «действующих лиц» европейской политики и дипломатии. Все эти факторы вступали между собой в непримиримое противоречие, и разрубить возникший «гордиев узел» было возможно, лишь прибегнув к крайним мерам, а именно - к развязыванию вооруженного конфликта мирового масштаба. Наиболее опытные политики сразу поняли, что попытки ограничить молниеносно разросшийся конфликт некими рамками совершенно безнадежны.

Было ясно, что Россия не могла допустить уничтожения Сербии Австро-Венгрией. Летом 1914-го в дипломатических кругах стран Антанты высказывалось мнение: если Вена провоцирует войну против Белграда, то это может привести к общеевропейской войне. Однако соображения и высказывания (даже наиболее верные и глубокие), принадлежавшие отдельным лицам, колебавшимся относительно принятия решения о начале войны или опасавшимся ее развязывания, не смогли предотвратить глобальной катастрофы. Поэтому встает более общий вопрос: кто с позиций длительной перспективы виноват в развязывании Первой мировой войны?

В целом ответственность падает на всех ее активных участников - как на страны Центрального блока, так и на государства Антанты. Но если говорить о вине за провоцирование Первой мировой войны именно в августе 1914 года, то она ложится главным образом на руководство Германской и Австро-Венгерской империй. Для доказательства этого тезиса следует вспомнить события, предшествовавшие возникновению боевых действий в Европе, и попытаться объяснить мотивы действий представителей политической, военной и дипломатической элиты противоборствующих блоков.

Сам факт сараевского убийства давал Австро-Венгрии и Германии благоприятную возможность использовать эту трагедию в качестве удобного повода к войне. И они сумели перехватить инициативу, начав активную дипломатическую деятельность, направленную не на локализацию, а на эскалацию конфликта.

Никаких серьезных оснований для того, чтобы связать официальные круги Сербского государства с организацией покушения на наследника австро-венгерского престола, у Австро-Венгрии не нашлось. Но в Вене усмотрели наличие широких контактов славян, проживавших в империи Габсбургов, с теми славянами, которые находились за ее рубежами.

В этом имперскому руководству виделась реальная угроза самому существованию Австро-Венгрии. Политическая элита, включая австрийского премьера графа К. Штюргка, была уверена, что подобные «опасные связи» можно порвать лишь посредством войны.


Сам император Австро-Венгрии Франц Иосиф не являлся ярым врагом Сербии и даже возражал против аннексирования ее территории. Но - правила геополитической борьбы за сферы влияния на Балканах диктовали свое – здесь сталкивались интересы России и Австро-Венгрии. Последняя, естественно, не могла потерпеть усиления «русского влияния» в непосредственной близости от своих границ, которое проявилось, прежде всего, в открытой поддержке Сербии Российской империей. Кроме того, руководство Австро-Венгрии всячески стремилось доказать, что, несмотря на распространявшиеся за ее пределами слухи о слабости Габсбургской монархии (особенно умножившиеся в кризисный для Вены период Балканских войн), она остается вполне жизнестойкой и достаточно сильной. Главным аргументом в этой жесткой полемике с окружающим миром, по мнению австро-венгерского руководства, являлись активные действия на международной арене. И в этой связи Вена, чтобы доказать свое право быть сильной, была готова на крайние меры, даже на военный конфликт с Сербией и ее союзниками.

Дело оставалось за малым. В МИДе Австро-Венгрии наиболее радикально настроенными по отношению к Сербии политиками и дипломатами был составлен адресованный Белграду ультиматум.

Министры сербского правительства съехались в Белград и составили – ответную ноту. И хотя выдержана она была в архивежливом тоне, австро-венгерский посланник в Белграде барон В. Гизль, обнаруживший после ее прочтения что требования его правительства не приняты «буква в букву», заявил лично привезшему сербский ответ Пашичу о разрыве дипломатических отношений. 28 июля 1914 года Австро-Венгрия по телеграфу объявила Сербии войну.

В день начала боевых действий император Франц Иосиф обнародовал манифест, в котором в числе прочего содержалась знаменитая фраза: «Я все взвесил, я все обдумал»...

Можно предположить, что высшее руководство Германии и Австро-Венгрии не представляло себе, к каким катастрофическим последствиям приведут их действия, но именно политическая недальновидность Берлина и Вены сделала возможным столь роковое развитие событий. В условиях, когда еще оставалась возможность разрешения кризиса мирным путем, ни в Германии, ни в Австро-Венгрии не нашлось ни одного политика, который бы выступил с подобной инициативой.

Можно предположить и то, что между Германией и Россией к началу XX столетия не было таких непреодолимых противоречий, которые неизбежно должны были перерасти в столь масштабное военное противоборство.

Однако трудно игнорировать очевидное стремление Германской империи к европейскому и мировому господству. Схожими амбициями руководствовалась и Габсбургская империя. В условиях усиления их военно-политической мощи ни Россия, ни Франция, ни тем более Великобритания не могли позволить себе оказаться на вторых ролях. Как заметил по этому поводу российский министр иностранных дел С.Д. Сазонов, в случае бездействия пришлось бы «не только отказаться от вековой роли России как защитницы балканских народов, но и признать, что воля Австрии и стоящей за ее спиной Германии является законом для Европы».

К началу августа 1914 года перспектива «большой европейской войны» была налицо. Главные державы противоборствующих союзов - Антанты и Центрального блока - начали приводить свои вооруженные силы в боевую готовность. Миллионные армии выходили на исходные боевые позиции, а их военное командование уже предвкушало скорую победу. Тогда мало кто мог предположить, насколько она недостижима...